— Ты поедешь в СВ, ты будешь один.
— Спасибо.
— Там есть у кого тебе остановиться?
— Ну… найду…
— Ты остановишься в «Спартаке», в номере «люкс».
— Спасибо.
— Одно условие — не пить.
— Я постараюсь.
— Так на когда тебе заказывать, бронировать?
— Ну… это…
— Короче, определись и тут же звони мне. Там еще можно купаться. Там еще долго будет тепло и сухо.
— Я помню.
— Обнимаю, звони.
Материально он весьма состоятелен, но звонить я ему не стану. В конце концов, туда можно добраться и товарняком, а там остановиться в каком-нибудь из отстойных вагонов в каком-нибудь тупике, буквально рядом с морем.
Ведь я там когда-то работал сцепщиком и все там знаю. И будет море шуметь, и будут чайки кричать, и будет долго тепло и сухо.
Письмо
Светает.
Снега, мороза нет.
Из пустынного одноэтажного дома медленно выползают бездомные и расползаются по объектам добычи средств жизни.
Появился первый из бригады кровельщиков.
Они ремонтируют плоскую кровлю нашей пятиэтажки.
Он смотрит на окно, где живет молодая симпатичная особа.
Возможно, она стягивает с себя ночную сорочку.
Звонила Вера из Берлина: будет в Москве в январе, хорошо бы встретиться.
Звонил Арсений из Доброго: он написал новое стихотворение и дважды зачитал его. И я ответил, что хорошо.
По телевизору показали жизнь человека-отшельника, и я подумал о своем отце.
Живет он в другом городе, не виделись и не общались мы с ним уже лет десять.
Как он там живет? Жив ли вообще?
Давно собираюсь написать ему, но каждый раз останавливаюсь перед чем-то непреодолимым.
Летом видел на даче очень крупную, похожую на орла птицу.
Она вылетела из лесной полосы вдоль железной дороги, опустилась на конек моего дачного дома. Смотрела на меня отстраненно, холодно, сухо. И мне вспомнился взгляд отца.
Подошли еще кровельщики. Один из них взгромоздился с ногами на лавочку, верхняя планка подломилась, и он полетел вверх тормашками. Его товарищи заржали, а вороны заволновались, загалдели, снялись с деревьев и ушли в сторону воинской части.
Скоро День Ракетных войск стратегического назначения. Моя срочная служба прошла именно в этих войсках и…
И что?
Ничего. Прошла и прошла, хотя…
Ладно, как-нибудь в другой раз.
Асфальт, лужи, ветер, редкие островки грязного снега.
На рынке в продаже уже появились искусственные елки.
Когда-то давно замешкались с установкой елки. В сумерках наспех нагреб во дворе мерзлых комьев, живую елку установили в ведро с этими комьями, они стали оттаивать, и оттуда пошла вонь.
То есть нагреб какого-то мерзлого дерьма.
Люди, машины, дома.
Видел Б., который спивался, а сейчас выглядит вполне респектабельно.
Видел В., который выглядел респектабельно, а нынче у аптеки просит добавить ему на «Трояр»[1].
Прогулка по частному сектору за СИЗО.
Дома, домишки, халупы, кошки, собаки, кусты, деревья.
Задумчиво курит у калитки халупы старик в ватнике, в шапке, в валенках. И я вдруг поздоровался с ним, и он радостно ответил. И улыбка озарила его сухое морщинистое лицо. И я снова подумал о своем отце.
Сейчас приду и напишу ему.
Нужно забыть отстраненность и холодность его взгляда по отношению ко мне.
Нужно в самом себе преодолеть сухость и холодность.
Сейчас приду и напишу ему.
Уже пришел.
Уже пишу.
Остановимся ниже
Темно.
Еще темно.
Не уже темно, а еще темно.
Так как рано еще.
Так как рано еще, а уже не спится.
Темно.
И за окном темно, и в голове темно.
Дело в том, что…
Но об этом чуть позже.
Ниже остановимся более подробно.
Окно, подоконник, стиральная машина, телевизор, сервант, ваза, конфеты, компьютер…
Компьютер… ноутбук… «Эйсер»…
Осваивать нужно.
На Новый год дочь с зятем приезжали из Москвы и подарили мне компьютер.
«Эйсер» называется.
Теперь осваивать нужно.
Окно, подоконник, горшочки с цветами.
Снег.
Снег не идет, он лежит.
Лег и лежит.
Лежит, не идет, но иногда идет, падает, падает снег, ты не придешь сегодня вечером, падает снег, я умираю…
Перевод с французского, с языка Адамо.
Ударение в конце.
Итак…
Дело было давно.
Дело было давно, не здесь.
Ниже остановимся более подробно.
Ниже еще остановимся.
Хотя… хотя куда уж ниже… да… хотя…
А что случилось?
Да нет, ничего… ничего такого экстра… экстро… ничего такого особенного….
Темрюк… вы не знаете, где это? Не знаете? Ну, ладно… где-то там, внизу, внизу по карте… где-то там, где это… как его…
Дело в том, что…
Уже не так темно.
Только что было совсем темно, а сейчас уже не совсем.
А компьютер мы освоим, мы уже потихоньку его осваиваем, уже и включать его можем и выключать, а потом подключимся к Интернету и узнаем, где находится Темрюк и все остальное, хотя можно и без Интернета узнать, например позвонить кому-нибудь, например тому же Александру Владимировичу, то есть Павлу Владимировичу, но еще рано. Еще он, должно быть, спит, нет, нет! Мы не станем никого беспокоить, мы в словарь сейчас посмотрим, у нас же словарь есть энциклопедический, популярный, однотомный, толстый, синий, тяжелый, около двадцати тысяч статей и свыше тысячи иллюстраций…
Смотрим и не находим.
Нет Темрюка!
Чего только нет, а Темрюка нет!
А Адамо есть? Сейчас посмотрим.
Нет и Адамо… да… но мы и без словаря знаем, что Адамо — это французский певец, автор шлягера «Падает снег», то есть это… как его… томбе ле неже… падает снег… ты не придешь сегодня вечером… я умираю…
Снегирь! Снегирь! Снегирь прилетел! Сидит на веточке, головкой вертит, а вороны и галки смотрят на него…
Проголодался в лесу, подкормиться прилетел?
Но корм тут под контролем ворон и галок, так что поосторожнее, снегирь.
Сало! У меня есть сало! Снегири любят сало! Я сейчас вынесу тебе, сейчас, вот… вот именно… да… подожди, не улетай…
Вынес, а сосед говорит, что сало любят не снегири, а синицы.
И точно, не слетел снегирь к моему салу… не снизошел… улетел…
Может, в Темрюк улетел… так же это… как его… там, может быть это… как его… менее снежно… более это… как его… лучше с прокормом зимой… хотя…
А! Сейчас выясним! У меня же книжка про птиц есть! Сейчас! Вот!
«Птицы открытых и околоводных пространств СССР. Полевой определитель. Книга для учителя».
Да, но я не учитель… и никогда им не был… и никогда теперь уже им не стану, так как…
Имеет ли право неучитель открывать книгу для учителя?
Но кто узнает?
Открою, посмотрю и закрою. И никому не скажу, что открывал.
Да, но… это… как его… ведь тут про птиц СССР!
И что?
Но ведь СССР уже нет!
И что?
А то, что… нет… ничего… ладно… в другой раз…
А сейчас… а сейчас!
А сейчас расскажу вам одну очень интересную историю, давно уже хочу рассказать…
Так вот.
Дело было зимой.
Дело было зимой, не здесь, далеко отсюда, зимой, в феврале, в степи, ночью…
Итак, значит…
Нет, не нужно.
Не сейчас.
Сейчас я хотел бы… хотел бы…
Темрюк…
Когда же мы перестанем врать?! Вчера…
Или не нужно?
Или все же сказать?
Скажу. Вчера Арсеньев угостил меня темрюкским коньяком с миндальным… это… привкусом… то есть вполне приятный напиток… и он, Арсеньев, твердо заверил меня, что это не подделка, не шмурдяк, настоящий коньяк…
Да, но почему он был в литровой банке?
И почему…
Ладно, не будем, не будем об этом.
А все остальное — чуть ниже.
Чуть позже.
Чуть ниже остановимся более подробно и спокойно.
Ниже еще остановимся, хотя… хотя уже ниже…
Ниже уже некуда.
И все же…
А вдруг это еще не конец?
И тогда мы еще остановимся и…
И это… как его…
Короче говоря — остановимся.
И восходит солнце…
…На минуту раньше, чем вчера; его лучами и вешними водами сняты последние остатки почерневшего зимнего грима.
Червей еще нет. Глина внутри еще мерзлая. Еще много на кустах и деревьях прошлогодних листьев. Ночью подморозило, лужи затянулись льдом, напомнив о ранней осени, но это весна.
Куда-то летит самолет. Куда-то идут солдаты. Куда-то бредет человек в грязном кожзаменителе; его опухшее, разбитое лицо похоже на блюдо с винегретом.
Черный крест на красной крышке гроба похож на антенну.
Мальчик с палкой в руках преследует облезлую кошку.